Всякий раз, когда давний друг нашей редакции Раиса Федоровна Проскурякова «заходит на огонёк», создается впечатление, что вначале, (ну, прямо как у Чеширского кота Льюиса Кэрролла), появляется улыбка, а потом уже и, собственно, она сама, «улыбкина хозяйка». Невысокая, с неизменной своей тросточкой, за толстыми стеклами очков – тёплые искорки «смешинок». Зато, когда начинает извлекать она из своей «заветной папочки» исписанные аккуратным, стихотворным «строчником» листки, происходит чудо. Легонький солнечный зайчик образа неунывающей хохотушки ускользает, уступая место Женщине, поражающей своей мудростью, мягкостью и внутренней силой, удивительной философией извечной доброты, красоты и любви, хранить которые предначертано ей судьбой. А вот судьба выпала на ее долю непростая…
Урожденная в селе Никольское, своей малой родиной считает Раиса Федоровна Шараповку, в которой прошли её детство и юность. Сколько помнит она себя, самым главным чувством для нее было… удивление. Почему не бывает одинаковых рассветов и закатов? Почему природа родного края в любое время года – словно картинка из сказки? Почему одни люди светятся от счастья, а другие похожи на темные окошки брошенного дома? Куда убегают облака, есть ли души у цветов, и на каком языке говорят снегопад?
Свои первые стихи девочка Рая написала в пятом классе. Обычная школьная тетрадка в зелёной обложке стала ее верной подружкой, хранительницей тайн и самых разных вопросов, на которые пыталась она в своих стихах найти ответы. Потом в ее жизни было множество самых разных таких вот «стихотворных тетрадок», которые, к сожалению, не сохранились. Бывали времена, когда вместо светлых строк нужно было «рифмовать» далеко не светлые события… Но даже если не было стихов, вопросы оставались всегда.
«Что делать, чтобы люди, особенно самые маленькие и беззащитные никогда не болели и не плакали? Конечно же, оберегать их от бед и болезней». – Примерно так думала 18-летняя обладательница длиннющей, толстой косы и новенького диплома об окончании Белгородского городского медицинского училища в 1969 году, седьмые сутки «маясь» в вагоне поезда дальнего следования. Как выпускнице-отличнице, выбор при распределении ей полагался довольно обширный: можно было и в столице, и в Ленинграде «устроиться». Вот только, памятуя о том, что «во всех уголках необъятной нашей Родины ждут — не дождутся больные именно её помощи», выбрала медсестра Раечка «уголок» в далеком Хабаровском крае.
Это ж не беда, что ФАП в селе Алгазея Чумиканского района, в котором работает лишь она, да напарница-акушерка, обслуживает территорию в полторы тысячи километров, и самое популярное транспортное средство – оленья упряжка. Зато, когда получаешь «дальнее санзадание», медиков доставляют вертолетом, и вид таежных просторов сверху – это ж какая красотища! А как чудесно цветут саранки (разновидность лилий) и багульник на открытых местах у серебряной речки Уды… Местные жители, ради которых «тревожный чемоданчик» всегда держишь в «полной боевой готовности», — в основном эвенки, нанайцы, якуты и другие малые народы говорят на «особом языке», смешанном диалекте, лишь отдаленно напоминающем русский. Уклад жизни прост: есть крыша над головой и еда – хорошо, не хватает чего‑то – добудь или попроси, не добыл или не дали – плохо. Рождение, урожай, добыча – хорошо, болезнь, смерть, неурожай – плохо. Остальное – неважно, в том числе и санитарное состояние домов, домиков и лесных избушек, двери в которые, к слову, никогда не запирались, ни у коренных местных, ни у «пришлых». Несмотря на такое положение вещей, серьезных случаев заболеваний среди «однако» охотников, рыболовов и оленеводов, как ни странно, было мало. Чаще всего беда случалась, если эти самые охотники-рыболовы, «приложившись к бутылке», начинали выяснять отношения, «пуская в ход» ружья и ножи. Ох, и жутко поначалу было молоденькой медсестре Раечке!
— Помню, «летит» на меня двухметровый пьяный оленевод «с ножевым», ревет медведем, глаза безумные, в руках – карабин. А во мне – «метр с кепкой – росту» и 46 «кэгэ» — весу. Понимаю, что не справлюсь я с таким раненым, и тут же понимаю, что еще пара минут кровопотери ему могут стоить жизни. Я сумку свою санитарную с крестом перед собой выставила, да как крикну: «А ну, стоять!» Он, то ли от моего «командирского писка», то ли просто от неожиданности замер, — вспоминает Раиса Федоровна со своей неизменной улыбкой. – Ну, а потом, «штопала» я его рану, уговаривала, как маленького, что уколы – это не страшно. Представляете, он, оказывается, на медведя ходить не боится, а при виде шприца расплакался, как ребенок. А вообще, много разных случаев потом было. В особо сложных ситуациях хирург из райцентра приезжал. Он один единственный на весь район был. Специалист просто запредельного уровня, универсал, умница!
Два года в краю, где люди живут, никогда не запирая дверей в домах, варят на кострах варенье из жимолости, где запросто можно спрятаться в тумане, словно в вате и часами наблюдать, как таежные мишки-медведи таскают когтистыми лапами из хрустальной речки огромных рыбин, пролетели незаметно. Как ни хороши были красоты местной природы, а пейзажи родного Новоосколья виделись медсестричке Раечке во сне все чаще и чаще. А тут и письмо из дому пришло: приезжай, мол, отец очень болен. И снова застучали по рельсам вагонные колеса. Домой…
Вернувшись в родные сердцу места, встретила Раечка и любовь. Парень, за которого, даже не раздумывая, вышла она замуж, попался добрый, работящий, надежный. Решение его служить Родине в рядах вооруженных сил, приняла молодая супруга с пониманием, и даже крохотная дочурка, кажется, выразила согласие, мирно посапывая в кружевном «конверте».
Пока служил он «сверхсрочную», а потом учился в школе прапорщиков, пришлось ждать три года ну, а когда настало время молодая семья «прибыла в полном составе» в военную часть, расположенную в поселке Смоляниново Шкотовского района в Приморском крае.
В качестве «жилплощади» молодой семье предложили на выбор один из ветхих, нежилых домиков, коих было довольно много. «Рукастому» супругу приходилось, вернувшись со службы, самому латать крышу, восстанавливать перегородки и «гоношить» печурку. Это было обычной практикой. Ну, а до того времени, пока «домишко» станет пригодным для жилья, временно «приютились» у друзей – такой же молодой семьи. Спартанские условия не пугали. Когда подходило «время отхода ко сну», ребятишкам устраивали «гнезда» в сдвинутых креслах, а взрослые со смехом выясняли, чья на этот раз очередь спать на полу, а кому – на «настоящей кровати». Так пролетели первые три недели жизни в военном гарнизоне.
Ночью, в канун праздника 7 ноября, когда жены уже привели в порядок «парадку» мужей к торжественному построению, а для себя и ребятни выбрали самые нарядные «одежки» из скромного гардероба, Раисе Федоровне приснился кошмар — зияющая в полу дыра, в которую жуткая, неведомая сила затягивает ее милого. Утренние хлопоты отвлекли немного, а тяжелый осадок предчувствия чего‑то страшного и неотвратимого остался. Происходящие потом события отпечатались в её памяти, подобно картинкам чудовищного калейдоскопа. Вот сияющий свежей краской, вылизанный ноябрьскими ветрами плац. Словно гигантский пазл, постепенно заполняется он идеально ровными «квадратами» и «прямоугольниками», составленными из рядов военнослужащих. Тут же, неподалеку, словно «обрамление» из «гражданских» — семьи. Неожиданно в бравурный марш, доносящийся из репродуктора, вклиниваются звуки беспорядочных выстрелов. Движение. Беготня. Крики, обрывки фраз: «Бандиты… Нападение… Тревога!». Словно в замедленной съемке видит она до боли знакомую спину мужа. Он преследует убегающего вооруженного человека «в гражданском». Тот оборачивается, стреляет в упор. Она на коленях перед распростертым телом. На груди – та самая страшная дыра из сна, только почему‑то чернота ее медленно заполняется красным… Чей это жуткий крик, переходящий в надсадный вой, рвет барабанные перепонки? Это не она, нет. Человек не может так кричать, потому что боли такой просто не бывает…
Что потом? Беспамятство, болезнь, долгая и путаная процедура разбирательства «по делу», подписка «о невыезде», полная безнадежность. Одна, без мужа, без жилья и работы, с маленькой дочкой на руках. Уехать нельзя – подписка, с трудоустройством в военной части – тоже проблемы. Брать на службу в те времена «женщин с детьми» было запрещено. И тогда, «учитывая ситуацию», сам командующий военным округом дал распоряжение, согласно которому Раиса Федоровна была «в порядке исключения» призвана в ряды Вооруженных Сил, (категория «женщина военнослужащий»), в звании «рядовой» и определена писарем в штаб.
— Дали нам с дочкой комнатку в общежитии, на довольствие поставили, и полетели мои армейские будни. – Вспоминает она. Вы думаете, «писарь» — это только «бумажки»? На общих основаниях нам, штабным, нужно было и «на боевые стрельбы» выезжать, и спортивные нормативы сдавать. Я обычно больше всего «очков» из ПМ «выбивала», а вот из автомата – похуже, тяжеловат он для меня. Еще бегала хорошо, особенно «стометровку». Все удивлялись еще, как я с моим‑то ростом могу передвигаться с такой скоростью. Не верите? У меня даже Почетные грамоты есть за победы в спортивных соревнованиях, и поощрения, как отличника боевой и политической подготовки. А на 8 марта, помню, мне звание ефрейтора присвоили. Это потом долго еще предметом для армейских шуток было, впрочем, у военных юмор свой, специфический.
Время лечит. Особенно, если нет ни одной свободной минуты на горькие воспоминания, то и прошлое постепенно начинает давать шансы на то, что каждый новый день принесет добрые перемены. В Приморье пришла весна, покрывая побережье ковром розовых лотосов. Мысленно сравнивая их со стаей фламинго, Раиса Федоровна вдруг поняла, что жизнь, несмотря ни на что прекрасна, и что она продолжается. А однажды в штаб вошел бравый, подтянутый капитан Геннадий Проскуряков, оказавшийся старшим помощником начальника службы РАВ (ракетно-артиллерийского вооружения) дивизии.
Глянув украдкой на миниатюрного писаря в ладно пригнанной форме, встретился он с ней взглядом, покраснел почему‑то и нарочито небрежно сказал о том, что «только такой вот пигалицы нам тут и не хватало». «Пигалица» же, понятное дело, обиделась, но промолчала – лишь глазами презрительно сверкнула да подбородок еще выше вздернула, словно голову ее тяжеленный пучок волос назад оттянул. Вот так целый год и «переглядывались». А когда перевели Геннадия Никитовича «на повышение» в соседний район, состоялся по телефону между ним и к тому уже времени «старшим писарем» короткий и лишь им двоим понятный диалог:
— Нам нужно пожениться. Приезжай.
— Нужно что? А… как ты это себе представляешь? У меня ведь тоже служба.
— Я договорился, что нас распишут без проволочек. Вопрос с твоим приездом на нашу роспись я тоже уже решил. Тебе оформят командировку на три дня. Поспеши. Служебный автобус идет к нам рано утром, через три дня – обратно. Так что, все успеваем. Я тебя… Ты согласна… жениться? Со мной? Я очень тебя… жду.
— Еду.
«Когда бывали вместе мы, благословляю эти дни…» — вот так в стихотворных строках опишет позже Раиса Федоровна свою «кочевую» жизнь с супругом-офицером. Подсчитывая бесчисленные переезды-назначения, после четырнадцатого «сбора вещей» сбились они со счета, а потом дружно решили просто радоваться каждому мгновению, проведенному вместе. Когда же у них наконец‑то появился шанс «осесть окончательно, в «своей» квартире», а у дочки, поменявшей бесчисленное количество школ, — возможность хотя бы профессию получить в одном, конкретном учебном заведении, семья Проскуряковых прибыла в Беларуссию. Хорошее жилье, прекрасные соседи, новые друзья, чудесные, живописные места. Все было просто замечательно, да вот только именно на этот момент и пришелся развал великой страны, а люди в военной форме, верой и правдой служившие ей, внезапно оказались на «чужой территории чужого государства».
Когда подполковнику Проскурякову, 27 лет отдавшему защите рубежей Родины, предложили принять присягу на верность государству Беларусь, он предпочел отставку, благо выслуга позволяла. «Родине присягают только раз! Честь имею!» — Коротко ответил он и, развернувшись на каблуках, вышел. Звякнули награды на груди, дверь «высокого кабинета» захлопнулась. Ну, вот и все. Отставка.
Раиса Федоровна решение супруга полностью поддержала, а на вопрос, «Куда мы теперь?», предложила ехать на родную ее новооскольскую землю. Супруг, уроженец Владивостока, выбор жены поддержал: «Для меня где ты, там и дом».
А вот дома‑то как раз никакого и не было, как не было ни гражданства, ни работы, иными словами, ни-че-го, кроме целой шкатулки наград «на двоих», да тяжеленной стопки Почетных грамот, Благодарностей и «прочих свидетельств безупречной службы», которые в те времена оказались годны, разве что, на обои. Как раз бы хватило даже на потолок в старенькой времянке, которую они сняли в качестве жилья. Жаль, бумага оказалась плотной – клеить было проблематично…
К счастью, через год вышел новый президентский указ, определяющий судьбы вот таких военнослужащих и членов их семей. Проблему с жильем помогли решить районные власти, а когда все формальности с «определяющими документами» были улажены, решила Раиса Федоровна сменить военную форму на медицинский халат. Закончив с отличием, курсы переподготовки, «женщина военнослужащая» стала работать медицинской сестрой в районной поликлинике. К слову, навыки «старшего писаря с допуском к документам особой секретности» и, разумеется, опыт работы стационарной медсестры ей очень пригодились. Одна беда – зрение, которое изрядно «посадила» она еще на службе, «упало» окончательно, и стала Раиса Федоровна обладательницей очков с толстенными линзами и соответствующей группы инвалидности. Зато ее, ветерана труда, обладательницу незаурядного жизненного опыта, талантливую поэтессу и просто хорошего, солнечного человека буквально с распростертыми объятиями приняли, как лучшего друга члены местных общественных организаций ВОС, ВОИ и СПР.
Вот уже несколько лет является она самым желанным гостем не только нашей редакции, но и всех культурно-массовых мероприятий, которые проводятся и на Белгородчине. Неоднократный победитель и активный участник творческих фестивалей самых различных уровней, «влюбила» она в свои стихи великое множество почитателей литературного Слова.
А «верный ее рыцарь», Геннадий Никитович – всегда рядом. На своей юркой, как божья коровка, «Окушке» готов домчать он любимую, хоть на край света, лишь бы светились счастьем ее глаза. Теперь и для него стала наша новооскольская земля родной, близкой и бесконечно прекрасной. «Поедем в осень», — зовет его супруга, и, без лишних слов везет он ее туда, где октябрьская палитра лесных красок рифмуется лишь с шелестом упавшей листвы и стихами его любимой. Стихами, в которых сумела она благословить каждый свой день, который был прожит, и каждый миг, который еще доведется прожить.