Жительница Нового Оскола Любовь Богданова: «Детство закончилось в один день — 22 июня»

Скоро наша страна будет отмечать Великую Победу над теми, кто начал безжалостную, жестокую, захватническую войну. Немалую цену заплатил за это наш народ. Почти не осталось в живых тех, кто с оружием в руках ковал эту Великую Победу. Но есть и другое поколение, которое на себе воочию испытало военное и послевоенное лихолетье. Их сегодня называют дети войны… Они помнят, они могут рассказать, через что прошли. Им тоже нужно поклониться в пояс за пережитое время, которое можно сравнить с героизмом.

Любовь Константиновна Богданова сегодня живёт в благоустроенной квартире. Не нарадуется внучками и правнучками. Молится на них, глядя на счастливое детство, и думает про себя: «Не дай Бог, сохрани их от того, что было с нами». Она вспоминает…

В Новый Оскол я приехала с мамой в 1940 году после потери отца. Жили в доме у родственников на улице Подгорной. Начала ходить в начальную школу, в которой сегодня находится отдел краеведения. Детство закончилось в один день – 22 июня 1941 года. Тревоги взрослых, неутешительные сводки с фронта, первые похоронки, а через год в город пришёл враг. 

Боя я не помню. Была бомбёжка. Выглянула в окно, увидела убитого советского лейтенанта и спешащего куда – то наверх по направлению к Заольхам связиста, тянущего связь. И тишина… Но вот проехала легковая машина с вражескими офицерами. Ехала по нынешней улице Островского (по уличному Собачёвка) к кирпичному заводу. И там машина была подорвана. И опять тишина. И появились они. Человек сто. Засученные рукава, на груди автоматы – «шмайсеры». Весёлые, довольные.

Доставали из колодца – журавля воду, кидали в ведро таблетки и потом пили. Затем стали селиться в домах. С хозяевами не церемонились, выгоняли на улицу. Благо, на дворе был июнь.

Фашисты были не только немцами: мадьяры, финны, чехи, итальянцы, поляки… Распознать их можно было по форме. Финны особенно были озлоблены, наверное, потому, что раньше воевали с нашей страной. Выгнали и нашу семью. Спасибо семье Калашниковых, которая нас приютила. У них двое детей и наших двое, но ничего нет сильнее понимания людского горя в такое время.

Подростки они и есть подростки. Мы с соседом Колей, по уличному Шиша, решили пролезть в наш дом и полазить на чердаке в надежде найти в куриных гнёздах яйца. Уже во дворе я зацепилась за какую–то проволоку – и вот он – мадьярский часовой. Автомат – на нас, и вот – вот готов нажать на курок. Видимо, в последнюю минуту решил не стрелять в детей. Хотя стреляли в гражданских часто. В центре города была жандармерия (сейчас двухэтажное здание напротив рынка). Постоянно сюда привозили арестованных и расстреливали. Лютовали местные полицаи. Помню, бабушка месила тесто из травы и каких– то отходов. Пришёл полицай с финном, стал долбить полы ломом, наверное, искал продукты, не нашёл, а финн плюнул в кадку на тесто, и они ушли.

Фашисты надеялись на долгий срок пребывания и открыли школу (в бывшем Доме учителя). Учила женщина, перед уроком и после – молитва.

Помню ещё на привокзальной площади пленных. Дождь, слякоть – под открытым небом. Евреев били, а некоторых заставляли возить повозки вместо лошадей. Хотелось бы дать пленным что–либо из еды, а что? Мы сами постоянно испытывали голод. Когда горел элеватор, таскали горелое зерно, опускали в ведро с водой. Сгоревшее поднималось, а то, что на дне, старались приспособить в пищу. Мама из травы делала оладьи…

Морозный январь 43-го начался с отступления фашистов. Шли плотной массой с севера на юг со стороны Старого Оскола. Был бой. Рядом с домом была пушка. Грохот. А затем тишина… И вдруг мат, родной русский мат! Наши!!!Небольшой отряд солдат во главе с курносым коренастым лейтенантом. Нашли двух спрятавшихся итальянцев, расстреляли. А ещё в конце нашей улицы мы видели небольшую пушку с прикованными убитыми мадьярами.

Передовые части мадьяров спешно грузились в вагоны. Завязался бой, отряд наших бойцов погиб. (Погибшие солдаты были похоронены в конце улицы Островского, а затем перезахоронены на площади Революции, где сейчас Вечный огонь). Мы искали своих матерей и с подружкой залегли у забора возле железной дороги и видели бой за вокзал…

Пришли в наши дома советские солдаты. Это было счастливое время, несмотря на голод и холод! В нашем доме стояли танкисты. Для меня они все были папы. Один из них сажал меня в танк, катал. С тех пор танк для меня – святое.

Но война ещё не ушла. Когда разгружался эшелон с нашими военными, со стороны леса, «Лысой горы», была пущена сигнальная ракета в сторону железнодорожной станции и налетели немецкие самолеты. Повесили осветительные ракеты и началась бомбежка. Большая часть нашей улицы у железной дороги была разрушена, дома сгорели, люди погибли. Но врага полностью прогнали с нашей новооскольской земли. Очищали город…

В городском сквере (там где сейчас трансформаторная будка) было кладбище вражеских солдат. В районном Доме культуры работал советский госпиталь. Дома я из немецкой шинели сама сшила себе пальто. Иду в школу, а бойцы смеются:«Вот пацанка, немца ободрала». Обидно стало, больше это пальто я не носила.

Но голод мучил. На вокзале грузили соль. То, что просыпалось на землю, мы отсеивали. Перебирали, просеивали остатки угля на товарном складе. Если удавалось раздобыть намного просеянного зерна из земли перед складом, то делали затирку и пировали. Но затем к голодному состоянию привыкли.

Но главное – это мирное и памятное время. Не забуду приём в пионеры… Но это уже другая история. Не такая уж лёгкая, но счастливая!