Новооскольчанка Мария Евсеевна Уханёва: «Я помню всё до мелочей…»

Когда началась война, мне было шесть лет, но я помню все до мелочей и очень хочу, чтобы этот ужас больше никогда не повторился. Нас, детей, у мамы Максименко Акулины Федотовны было семеро. До войны мы жили неплохо. У нас, как и у многих в хуторе, была корова, овцы, куры, сад, огород.

Наш старший брат Иван был единственным в селе, кто в то время окончил десятилетку и поступил в училище. Оттуда и ушёл на фронт, не попрощавшись с родными. Больше мы его не видели, пришла похоронка, в которой было написано «пропал без вести». Отец – Евсей Васильевич, тоже сложил голову в первый год войны. Отчаяние и непоправимое горе вселилось в нашу семью. Мама рыдала и приговаривала: «Как дальше жить и что делать с кучей детей без кормильца». А мы, глядя на неё, кричали себе. Отец и брат погибли, защищая Родину, защищая нас.

Вскоре среднего брата Григория угнали в Германию, как и многих односельчан. Но он чудом остался жив и домой вернулся. Старшие мои две сестры Раиса и Антонина были уже подростками, они помогали маме по хозяйству, ходили рыть окопы. А я следила за младшими братьями Виктором и Анатолием, младший родился в роковой год, в год начала войны – он был совсем кроха. Когда в наши края начали приближаться немцы, нас всех обязали эвакуироваться, но мама не решилась ехать с маленькими детьми, и мы остались дома.

В нашем огороде был недостроенный, без крыши окоп, и мы в нем – маленькие и беспомощные, запуганные как зверьки, сидим в подушках и ждём бомбежку немецкими самолётами. Где‑то в садах нашего хутора была спрятана «катюша», и немцам был дан приказ её уничтожить. Но у мамы на душе было какое‑то предчувствие, и мы в последний момент перебрались в окоп своего деда, он успел накрыть его. Там нам всем было очень тесно, в нем находилось три семьи.

И вот слышим страшный гул приближающих самолётов и, затаив дыхание, ждём и думаем, что будет с нами… Семь немецких самолётов, выстроившись в ряд, начали бомбить хутор. Три захода делали самолёты, но «катюша» молчала, она не выдала себя, не предала и нас.

Мы, напуганные плакали, кричали и молились, а бомбы все падали и падали, взрываясь и поднимая в небо все, что попадалось, смешав с землёй. Хутор был уже весь в огне, в дыму. Слышны были гул, взрывы, крик и плач, стоны раненых – это был кошмар, который продолжался, казалось, вечность. Не надеясь, что спасёмся, мы услышали, что гул самолётов удаляется, они улетали.

Хутор горел, наш дом тоже горел, горел и сад…

В нашем огороде осталось шесть воронок от бомб, шесть бомб упали в том месте, где был наш недостроенный окоп. И тогда мы поняли, что мама спасла себя и нас всех от погибели.

А вскоре в хутор пришли немцы, подтягивая свою технику, орудие. Наша хата стояла на краю улицы, они сразу за ней поставили свой танк, а сами заняли место в хате. Я очень боялась проходить мимо танка, очень страшным он мне казался, и ночью боялась спать.

Немцы были заняты грабежом, они шныряли по хатам и сараям, забирая последние продукты, птицу, скот и все, что уцелело от огня. У нас на глазах зарезали нашу корову, забрали курей и целую корзину яиц, которые мама собирала в эвакуацию. Дед сопротивлялся, не давал корову, просил их, умолял.

Мама выстроила нас всех перед немцами, показывая, что нечем будет нас кормить, но это их не остановило. А мы стояли, плакали и смотрели полными страха и ужаса глазами на этот кошмар. Один немец сильно ударил прикладом деда по спине, тот упал и долго потом болел, не вставал, а вскоре умер. Вернулись мы в свой сырой окоп голодные, уставшие и долго не могли уснуть в раздумьях, что будет с нами дальше.

Как‑то немцам на подводе привезли продукты, а мы, детишки, грязные и босоногие обступили телегу и смотрели голодными глазами на хлеб, банки консервов, тушёнки. Один немец дал нам по кусочку хлеба, намазав маслом. Какое же оно было вкусное, я такого раньше никогда не пробовала. А через несколько дней я увидела такую баночку с маслом на подоконнике нашей хаты. И чувство голода перебороло страх, я зашла в хату. На полу лежали четыре немца и крепко спали, я шагнула к окну мимо их, но вдруг один немец достал пистолет и, направив на меня, крикнул: «Пух». В ужасе, себя не помня и крича, я бросилась бежать из хаты, и мне казалось, что сейчас пуля меня догонит и я упаду. В окопе я долго дрожала, не могла прийти в себя, а мама меня била и ругала. Когда пришли в хутор наши и прогнали немцев, их встретили обгорелые хаты, старики и дети. Но у нас столько было радости и счастья, что хутор освобождён, что мы живы.

С чего начинать и что делать? Такой вопрос стоял в каждой уцелевшей семье. Но надо было где‑то жить, надо ремонтировать хату.

Мама пошла на скотный двор доить и пасти коров. Сестры пошли работать на строительство аэродрома в лесу недалеко от хутора. Кое как собрались и перекрыли крышу в нашей полусгоревшей хате. И мы из окопа перешли в дом.

Одежды, обуви не было, спали на полу на соломе или на печке. Печку топили соломой, дров не было, еды не хватало. Питались в основном травами, желудями, пекли какие‑то лепёшки из макухи, собирали мёрзлую картошку в поле. Выживали, как могли, было очень трудно.

У нас на всех были одни сапоги и одна телогрейка, мы их зимой по очереди одевали, чтобы выйти во двор. А летом бегали босиком, я умела себе сшить платьице из сестриных обносков. Вскоре меня приняли в школу, но учёба мне на ум не шла, постоянно хотелось есть, одеть было нечего. Какие мама покупала ткани, из них шили сёстрам — они были уже взрослыми.

Не окончив и три класса, я бросила школу и пошла работать, помогать маме. Пасла свиней, держала овец во время дойки, (тогда овец тоже доили), пасла телят, помогала по хозяйству – росла трудолюбивым ребёнком. И так с самого раннего детства мы трудились в родном колхозе, на родной от врага защищённой земле. Трудились не покладая рук, все, что было в колхозе, то мы и делали.

На наших глазах поднималась и развивалась колхозная жизнь. В нашей крестьянской жизни были трудности и победы, радости и невзгоды, но мы их преодолевали совместно, было интересно жить, стремились улучшить свой быт.

Мы даже начали выступать с концертами на сцене, ставили разные спектакли, и люди, уставшие после трудового дня, все равно приходили в клуб и с удовольствием смотрели наши представления. Теперь мы уже – старшее поколение, за нашими плечами осталась большая тяжёлая жизнь. И до слез обидно, что годы берут своё, а так хочется ещё пожить, ведь сейчас есть все условия для этого. Хочется пожелать молодому сегодняшнему поколению прежде всего здоровья, мира, быть на земле полезными людьми и делать только добрые дела!